«Мы едем, едем, едем…»  (стр. 6)

До Потсдама ехали долго, утомительно, и даже тряско: я тогда и не подозревала, сколько дорог и улиц в немецких городах выложены брусчаткой!

Машину нашу несколько раз останавливали, проверяли документы, потом мы снова трогались с места — и я совсем не заметила, как мы приехали в городок, где нам предстояло жить целых пять лет.

Устали все невероятно, у меня по-прежнему ныл зуб, но это не могло убить интереса к новой жизни, мне хотелось как можно скорее выскочить из машины и бежать, смотреть, знакомиться с новым местом! Но выйти я никуда не могла: выходил из машины только папа, он заходил то в одно здание, то в другое, пока, наконец, он не дал нам команду вылезать на свет.

Мы вышли перед довольно высоким красивым двухэтажным домом с симпатичными закруглёнными ступенями перед входом. Это офицерская гостиница, в ней мы поживём какое-то время, пока нам не подберут постоянное жильё.

И опять всё было необычно: деревянная лестница с поворотами, красивые разноцветные стёклышки в окнах, красивые двери: не привычные ровные, а как в старых московских домах и как в нашей старой квартире — на дверном полотне прямоугольники и квадраты.

Ковровые дорожки в коридоре, незнакомые запахи, на этажах очень тихо.

Нас привели в большую комнату, которая располагалась в конце коридора на втором этаже. Вроде как и больничная палата с кроватями, но всё очень уютное и жилое, не как в госпитале. Стол и стулья, шкаф, тумбочки, лампа настольная, коврик…

Родители предложили мне выбрать, на какой из кроватей я бы хотела спать, и я, шлёпнув, наконец, на пол надоевшую мне авоську с Людкиным горшком (да, я была его вечным хранителем, «мастером над горшком»!), плюхнулась на ту кровать, что стояла у окна, и уже была счастлива! Мы приехали, больше не надо никуда собираться, никуда тащиться. Нужно только начинать привыкать к новой жизни на «чужбине», как назвала Германию моя бабушка, оставшаяся в Москве…

—  Продолжение следует!  —