16.07.73

Утро. Светит солнышко, в верхушках деревьев шумит ветер, дома опять никого нет, состояние дремотное и спокойное… Вспомнила, что папа вчера сказал, что нам уже привезли магнитофон (называется «Дайна»), и ужасно обрадовалась! Ну ладно, посмотрим! Вечером папа, наверное, к Макееву пойдёт. Были бы плёнки, а уж за музыкой дело не станет!

Вчера, когда гуляли по городку со Светкой Гороховой, встретили её младшую сестрёнку Галю, которая ехала на велосипеде. Я что-то захотела вспомнить детство и села на Галькин велосипедик. Он был, конечно, мал для меня, но я уселась. И тут вдруг Галка толкает меня и катит сзади с горки, да с такой скоростью! Я испугалась, еду и ору, Галка хохочет аж до визга, и Светка, слышу, ржёт сзади; часовой с вышки вообще свесился по пояс; и женщина одна, что стояла у дверей ПТ, тоже смеётся! (Женщину краем глаза только и успела увидеть!) Ну картина, наверное, была редкая: здоровая 16-летняя кобыла сидит на малюсеньком велосипеде, ноги в стороны, а сзади прицепился маленький человечек и толкает эту кобылу! А кобыла не может ни остановиться, ни затормозить (чем?!), подыхает от испуга и от смеха, и маленький человечек сзади тоже подыхает от смеха, потому что большой человек-кобыла дико орёт «Ой, мама-а-а! Упаду-у-у! Ой, уйди-и-и! Ой, отпусти-и-и!..» — ну и всё в таком вот духе. Потом кое-как остановилась, слезла, иду и чертыхаюсь, а все стоят и РЖУТ!!! Им смешно, а я все ноги себе избила об асфальт… Хорошо ещё, что там не булыжники на дороге!

Потом, когда проводила обеих «горошинок» до дома и двинулась к себе, то у стадиона увидела Серёгу. Договорились, что я сейчас принесу ему плёнки («Огонёк», грибы и Саксонскую Швейцарию). Я сбегала за плёнками и фотобумагой, отдала ему, но он не уходил. Ему нужно было ПОГОВОРИТЬ со мной. Поговорили. Оказалось, что я его «мучаю»! Да чем же мучаю-то, неужели я такая жестокая? «Да нет, по виду не скажешь», — говорит. Всё намёки, намёки… Да всё и без намёков ясно. Между прочим, он нравится Светке Гороховой, она мне вдруг сама вчера сказал об этом, я даже не ожидала!

Вечером, когда уже поужинали, поговорили с мамой, и я уже собралась идти спать, вдруг позвонил папа и попросил, чтобы я отнесла ему «Боржоми». Я немного поругалась, конечно, но пошла.

Войдя в вестибюль, увидела, что по лестнице сбегает Толик. Обрадовался, заулыбался, отдал честь, будто генералу, и пропустил наверх, к папе. А вот Набоков бы не пропустил в кабинет. Таков порядок. Я сказала об этом Толику, а он говорит: «Ну, Лена, я же не Набоков!..» И улыбнулся. Улыбка у него необыкновенная.

Отнеся папе всё, что он просил, поболтав немного с ним и пожелав ему «спокойной рабочей ночи!», спустилась вниз и уже хотела уйти. Но снова заговорила с Толиком (там ещё часовой какой-то был), совершенно забыла о времени, о том, что каких-то 15 минут назад очень хотела спать… Нет, с этим человеком совершенно нельзя равнодушно разговаривать! Потом вдруг зазвонил телефон. Толик поднял трубку, отрапортовался, потом посмотрел на меня и, чуть помолчав, сказал: «Она ушла!» — и повесил трубку. Потом улыбнулся, будто что-то натворил, и говорит: «Это вас, Лена!» Я, конечно, сразу полетела домой. Я так и думала: это звонила мама. Она, кстати, почувствовала, что было какое-то лукавство в его голосе.

Вообще он славный парень.