— 5 —

9 июля 2006 г.

Леночка, здравствуй!

Ну вот, отработал, и теперь можно обстоятельно отписать. Жара у нас до сих пор стоит неимоверная, 34–36 градусов, вчера (прости за подробности) пот градом и минералка рекой – вроде всё нормально прошло, и можно на денёк расслабиться. Сейчас пишу тебе, а мои две кошечки от жары трофейными шкурками у ног на полу «умирают». Хоть бы дождичком, что ли, за окном покропило.

Перечитывая твоё письмо, живо представил все тайные места наших тамошних окрестностей, которые я знал. Может, ты помнишь об одном нашумевшем эпизоде в нашу тогдашнюю бытность? Когда бульдозером разравнивали стрельбище, ковшом выкорчевали два ящика столовой утвари. Что касаемо сервизов, остались черепки, а всякие витиеватые ложечки в зелённой патине россыпью валялись на каких-то деревянных щитах. Пашка Галкин, ты должна его помнить, большую вазу, похожую на китайскую, домой уволок, а у меня в то время отсутствовал практицизм, и ничего такого я не взял хотя бы в качестве сувенира, о чём теперь немного жалею. Но и в то время я предполагал, что наш 7-й напичкан антиквариатом, ибо втихаря непрограммную историю почитывал и любил послушать тех, кто там уже был по второму разу. И оказалось, что где-то до начала 50-х вроде, из Германии разрешалось вывозить трофейную мебель, и из городков уходили целые контейнеры в Союз, гружённые мебелью из орехового и вишнёвого дерева – сам слыхал от пожилых военных.

Примерно года два назад здесь, в Елгаве, у меня из-под носа ушла картина одного немецкого, серьёзного художника, и все концы показали, что она была в 50-х вывезена из Потсдама. Я лично помню в нашем городке, в парикмахерской, было зеркало – приблизительно метра полтора на метр, рама была такой чудной резьбы, что не отвести глаз, и был только единственный, поправимый изъян, наложенный нашими исполнительными «умельцами»: оно всё было покрашено бронзовой краской, но от этого не теряло первозданную прелесть.

У нас в квартире тоже был резной шкаф-витрина с казённым номером, грубо покрашенный кем-то белой масляной краской – мама туда складывала кухонную посуду. Как я ни умолял моих сунуть и его под горячую руку с вещами в контейнер – не получилось, отец не мог перейти коммунистическую принципиальность, хотя я и доказывал, что эту красоту наверняка после нас с баланса спишут, да и договориться можно… не помогло.

В поликлинике 5-го городка, когда с ребятами проходили медкомиссию, я собственными глазами видел картины с пасторальными сюжетами, похожие на голландскую живопись. И, самое удивительное, некоторые соседствовали с современной (тогда ещё) ленинианской тематикой – это так выпадало, и так было резко-контрастно, что на фоне кожаных тужурок и знамён, запечатлённых на холстах, полотна рядом издавали какое-то мягкое и завораживающее глаз свечение.

Было, было, Леночка, то, что мы по-новой открывали истинно духовный мир через случайно найденные осколочки искусства. И пусть будет вечная память и благодарность твоему отцу за то, что он уже в те годы мог вам с сестрёнкой показать правильный мир через свой неугомонный интерес и любознательность.

Мои родители ушли уже давно, но временами, во сне, если они мне снятся, то это встреча в большинстве случаев обязательно происходит в Потсдаме.

Маме твоей от меня самый тёплый привет и сыновний поцелуй: любая женщина, которая старше меня, и из того благословенного потсдамского мира, мне как мать.

В своём школьном альбоме откопал фотографию Василька Клячкина, мы там с ним в Дрезденской галерее, если не изменяет память, картины Тициана созерцаем. Отсканирую и обязательно вышлю.

Пиши, буду ждать.

С огромным уважением и тёплой благодарностью
                     Игорь.