— 40 —

30.04.74

Настроение сегодня тоже не лучше. Да ещё Ленка Дзюбенко перед 6-м уроком войдя в наш класс, достала из портфеля тюльпан и произнесла, хитро улыбаясь:

— Ленка, видишь? Это от Володьки! Красивый, правда?

Я кивнула, а в душе сказала: ну и дурак этот твой Володька, потому что сам не знает, в кого же ему наконец влюбиться! Мне говорит одно, Вике — другое, сам же думает иначе, а поступает и вовсе не так, как говорит или думает. Да ну его!

Сегодня шла со школы одна и увидела, что наш с Викой немец снова сидит, как «бабушка в окошке», пялится на меня и улыбается. Наверное, он Вику хотел увидеть!

Дома сидеть совсем не хотелось, и я с Людашкой поехала на велике в Русский («Русский парк», а по-правильному — Цецилиенхоф). Там сейчас так хорошо, и ландыши расцвели!

Народу в парке было мало, только у дворца толпились туристы, и «наших» видела. Их почему-то сразу видно — тётки все одинаковые, в платьицах и в кофточках, на головах огромные причёски…

Я покрутилась рядом с аркой, где всегда стоят кучки экскурсантов, и тут же вспомнила, как мы с девчонками «издевались» над «нашими» — хохма, да и только! А сейчас почему-то вообще не хотелось дурачиться, и я с Людкой молча и не торопясь покатила мимо них дальше. Некоторые из них с любопытством глядели нам вслед — наверное, им интересно, как здесь живут люди и какие здесь дети!.. Они даже и не догадались, что мимо них проехали РУССКИЕ, такие же, как и они!!!

Ландышей было ещё не так много, больше всего их растёт на берегу озера у «пограничных» сеток-заборов и за ними, и хоть туда ходить нельзя, но я всё равно быстренько пролезла в одну дырку, а там ландышей  — как подснежников в сказке «12 месяцев» — видимо-невидимо! Пока Людка стояла «на страже», я обеими руками собирала цветы.

Хотели ещё покормить уток, но вспомнили, что забыли хлеб, да и Людка замёрзла, и мы, спрятав букетик, поехали домой. Только подъехали к Клячкинскому дому, как пошёл дождик, но намокнуть мы не успели!

1.05.74

Первое мая… С праздником, Ленка! Только вот праздник не очень-то и весёлый получился… Скорее, грустный… С самого утра немцы показывали Москву, Красную площадь: физкультурники, демонстранты… Шли колонны и нашего района — Кировского; и так захотелось туда!.. В Москве солнце, тепло, весна, всем радостно — смех, улыбки, песни; одним словом, в Москве праздник. А тут? Тут серое тяжёлое небо, и слава богу, что ещё дождя сегодня не было!

Ходила к Зойке, поздравила, посидели, поговорили; взяла у неё физику.

После этого, когда пришла на стадион, Вика сказала, что утром на стадионе был Толик, ждал меня. Сердце сразу как-то сильно-сильно забилось!.. Ведь я уже в половине одиннадцатого собралась выйти из дома, хотела идти на стадион, но что странно: подхожу к двери — и НЕ могу, не могу её открыть! Что-то мешает. Будто сидит кто-то внутри и говорит: «Не спеши! Не спеши!» И я  — не знаю, почему! — отхожу и возвращаюсь в комнату. Подойду к окну, отодвину шторы — на стадионе людей полно, музыка играет, а меня что-то «держит» и заставляет остаться дома. Но что? Потом поняла: оказывается, в это время он разговаривал с Викой…

А вечером пошла в госпиталь к Маринке. У неё сотрясение мозга… Это ужасно! Я сначала (когда мама утром сказала) никак не могла и не хотела поверить. Ну надо ей было, а?! И весна уже вовсю бушует, и до экзаменов остался ровно месяц, а ей три недели лежать!..

И в 5 часов, встретив на стадионе Андрюшку и узнав у него, где и в какой палате Маринка лежит, хватаю из дома букетик ландышей, что вчера насобирали в Русском, и бегу в госпиталь.

Госпиталь встретил меня тишиной, безукоризненной чистотой и каким-то особым запахом, присущим только больницам. Почему-то сразу захотелось спать.

Но вот и палата № 8. Оказалось, что я пришла не одна. Там уже была тоже Ленка и тоже Иванова (она из 10-го «А»). Интересно: две Ленки Ивановых пришли к Маринке!

…Маринка лежала около окна. Говорили шёпотом, так как в палате, кроме Маринки, были ещё две женщины.

Поворачиваться резко Маринке нельзя, громко говорить и смеяться нельзя, читать нельзя… Десять дней абсолютного покоя, а это значит: есть, лежать и спать… И это Маринке-то?!

Маринка лежала грустная-грустная и, по-видимому, очень удивлённая тем, что я пришла. Мне почему-то захотелось сделать так, чтобы Маринке было хорошо, чтобы она отвлеклась. Пока та Ленка Иванова молчала, эта (то есть я), стала что-то рассказывать, рассказывать… И Маринка заулыбалась! Это было почти наградой: человек улыбнулся, а значит, на какое-то время, пусть хоть на минуту, забыл о своём недуге.

Но надо было уходить, тем более, что, как мне показалось, Ленке и Маринке нужно было потолковать о чём-то своём.

Я ушла. По дороге в городок всё думала о том, что человек не может (или не должен?) быть равнодушным к тому, что у его друга горе или беда. Ну и что, что мы с Маринкой теперь в разных классах, ну и что, что у нас появились новые знакомые, новые интересы и увлечения! Ну и пусть мы сейчас не так близки, как это было раньше, когда у нас была своя компания, когда мы так тесно дружили! Зато это самое прошлое всё равно связывает нас, протягивает между нами невидимую неразрывную ниточку!