— 32 —

Ой, а об этом стихотворении нужно написать отдельно! Среди остальных стихов оно ничем особенным не выделяется и не отличается от них. Но родилось это стихотворение при интересных обстоятельствах!

В один из вечеров к папе пришли его друзья и сослуживцы, и они все долго сидели в гостиной, разговаривали, слушали музыку и — конечно же! — потягивали коньячок, пили кофе и так далее. Я сидела в соседней комнате, не прислушивалась, но всё равно обрывки их разговоров долетали до моего слуха. Мамы с Людкой дома не было, и я, по папиной просьбе, что-то приносила из кухни, уносила из комнаты посуду, и краем уха слышала, как папа говорил про коньяк, который они пили, и как кто-то этот коньяк расхваливал. Я видела, что они цедили его, как редкую жидкость, как нектар…

Папа пошёл провожать гостей, а в комнате после их ухода остался необычный, но приятный запах еды, кофе и, наверное, коньяка, потому что надо всем витал очень тонкий и неуловимый аромат. Я взяла со стола красивую бутылку: «Юбилейный»… Открыла бутылку, понюхала пробочку, понюхала, как пахнет из бутылки, и тут в комнату вошёл папа.

— А чего это вы тут делаете, а? — вскинув брови и с хитрой улыбкой спросил он. (Ему очень нравилось произносить эту фразу!)

— Да вот, коньяк ваш решила закрыть!..

— А я его закрыл перед тем как уйти! — папа так же хитро смотрел на меня.

— Ну и что, понюхать нельзя, что ли?

— Да нюхай, нюхай! Запах-то какой, а!.. Этот коньяк ещё довоенный…

— Ну так уж и довоенный?

— Нет же, довоенной рецептуры. А сделан он, когда ты ещё и в школу не ходила, и Людки ещё не было — десять лет назад. Видишь? — и он пальцем ткнул в этикетку.

— Ну вижу, ну и что?

— А то, что это очень хороший коньяк! Сам Черчилль любил армянский коньяк! Хочешь попробовать?

— Нет-нет, ты что?! Ещё чего! — я изобразила негодование, папа как-то хмыкнул, а потом он стал что-то рассказывать мне про коньяки, про сроки выдержки, про то да сё, потом пришла мама, мы вместе убирали со стола посуду и еду, потом сами сели за стол, но почему-то его слова про коньяк не давали мне покоя.

Я думала, что, может быть, мы дураки, что когда собираемся своей компанией, то попиваем то «Kirschmitwhisky» (это всегда произносилось в одно слово!), то «Шампанское», то «Klosterkeller» или ещё чего-то… Может быть, нужно коньяк пить?..

В общем, через день, к вечеру, получилось так, что я осталась дома одна: папа был на дежурстве, мама с Людкой ушли к кому-то в гости. Я слушала магнитофон, читала, слонялась по дому. Вспомнила папины слова про коньяк… Интересно-интересно, а какой он на вкус? Не зря же они так восхищались этим коньяком!

Нашла бутылочку, капнула на донышко в рюмку и … ничего! Ничего особенного! Ладно, наполнила целую рюмку — наверное, с донышка-то не распробовать его! — и хлопнула коньяк в рот одним махом.

Мама дорогая!.. Физиономию сразу как-то повело, глаза зажмурились аж до слёз, во рту, под языком и в горле — горячо и сухо как-то… И — невку-у-усно!!! Невкусно же!!! И чего они так восхищаются — непонятно!

Ну и ладно, думаю. Пусть восхищаются. Подумала-подумала и решила, что, может быть, я мало выпила? И нужно ещё, чтобы понять? И плюхнула ещё примерно полрюмки. Нет, невкусно!.. И в голове как-то нехорошо, и пальцы какие-то не такие…

Решила, что «отпитое» нужно долить в бутылку. Принесла чайник и вылила в бутылку полную рюмку кипячёной воды. Так, хорошо!.. Только воду пролила на стол… Так, вытереть надо, теперь бутылку поставить на место… Так… Вроде бы всё… А, рюмка!.. Рюмку — помыть, и тоже на место…

Ноги какие-то странные — не держат… Захотелось присесть за стол… На глаза попалась тетрадка с моими стихами… Открыла  — и тут «накатило»!

Непонятно, откуда и почему появилось это состояние: наверное, «чакры открылись»! Вдруг пронзила «тоска по Родине», вдруг захотелось сесть в поезд и поехать домой, в Москву… И какой русский в таком состоянии не поёт песен и не пишет стихов?!

Схватила ручку, и сразу в голове «сложились» какие-то стихи, которые никак не могла ровно написать. Рука как-то странно тормозила, и было трудно скользить пером по бумаге, и приходилось делать определённые усилия, чтобы вписать слова в строки…

Да я, наверное, опьянела!.. Ого! И это всего-то с одной рюмки?! Ну ни фига себе! Вот это коньячок! И состояние какое-то странное, и ощущение собственной головы и самой себя… Чуднó как-то!

В общем, в один присест накалякала целое стихотворение:

 Я люблю тебя, моя Россия!
       Я люблю твои поля золотые,
       Люблю твоё небо синее
       И озёра нежно-голубые.

       Русоголовые парни, девчата,
       Белоствольные тонкие берёзки…
       Пробежаться бы, как когда-то,
       По росе, по алмазным россыпям.

       Я люблю соловьиные трели
       Слушать в вечерних леса.
       Я люблю эти строгие стройные ели,
       Что тянутся вверх, к небесам.

       Я люблю тихий шёпот берёзки,
       Нежный шёлк её мягких кудрей
       И душистые скромные серёжки,
       Что свисают с длинных ветвей!

       А река — величава, спокойна,
       Гордо воды несёт свои…
       Без России мне очень больно,
       А особенно здесь, вдали!

Легла спать, а в голове шумит, закрываю глаза — а меня качает, будто в шторм на волнах…

Утром, глянув на стихотворение в тетрадке, пришла в ужас: ну и ну! Как курица лапой, как спьяну! А ведь и вправду спьяну!

*   *   *

В какой-то из дней ко мне пришла Вика, и я решила угостить её этим коньячком: нам это было интересно, рискованно, необычно. «Клюкнули» по полрюмочки, потом я снова долила водички…

И однажды, спустя какое-то время, вдруг я слышу папин голос:

— Нин, ничего не могу понять: что с коньяком-то?

— А что с коньяком?

— Не знаю, странный какой-то. Не такой. Будто подменили. Ле-е-ен!.. Ты коньяк не брала?..

Я замерла… Всё внутри захолодело… Но дальше ничего не произошло, и коньячная тема просто сошла на нет: в самом деле, ну не могла же я, их родная дочь, коньяк-то брать!!!

(…Только спустя много-много лет я открыла родителям эту «тайну» красивой бутылки со «странным» коньяком. Как же они смеялись! Как же охала мама и как же восклицал папа: «Я же говорил, я же сразу понял, что с коньяком что-то не то, будто водой разбавили!!!»)