Но не только билет «в прошлое» я нашла в архивных недрах! В большой папке с надписью «Потсдам, Берлин» среди разной интересной всячины лежала тоненькая картонная папочка, я открыла её — и обмерла: там была огромная четырёхпалая «каштановая ладонь» на длинном черенке, потерявшая один листок-мизинец. Другие сохранившиеся листочки-пальцы потрескались от времени и высушенности, утратили свою яркую зелёную окраску, но всё равно — не рассыпались и не опали! Вот это да!

* * *

А у меня все эти годы хранился дубовый листочек! Родителям я не говорила про него, он лежал в моём последнем потсдамском дневнике за 1975-й год, и пролежал, ни много ни мало, ровно 40 лет!

В самом начале июля 1975-го года, после окончания первого курса, я поехала в Потсдам к родителям, чтобы вместе с ними уже насовсем оттуда уехать. Про эту поездку, год спустя после окончания школы, тоже нужно отдельно и много рассказывать, но об этом — потом, позже!..

19-го июля мы уезжали из Потсдама. В последнюю ночь никто из нас не спал, настроения не было никакого, только сам факт отъезда и связанные с ним хлопоты как-то будоражили и заставляли что-то делать и суетиться до самого утра. Контейнер был уже собран и отправлен, оставалась только «ручная кладь».

И со всей этой ручной кладью мы по тропинке, в каменной кладке которой была знакома каждая выбоина, вышли из нашего домика на Зелёную улицу, где перед белым заборчиком стояла машина. Погрузили все чемоданы, баулы, сумки… Соседи, друзья и папины сослуживцы нас провожали, что-то говорили — как всегда в таких случаях.

Я стояла лицом к дому и смотрела, смотрела на него не отрываясь… В душе были слёзы, и они-таки вырвались наружу. Кто-то встал рядом со мной и положил мне руку на плечо. Это был папа. Мы стояли и молчали. Потом папа сжал моё плечо, прижал меня к себе, а второй рукой сделал округлый широкий жест и сказал: «Вот так бы взял и сгрёб бы всё это в охапку, распихал по карманам и увёз бы с собою в Москву!». А я ничего не смогла ответить ему на это, потому что в горле стоял ком из-за слёз. И только протянула руку через забор и сорвала листочек с малюсенького дубка — папа посадил его в 73-м году…

Когда сели в машину, я спрятала этот листик в свой дневник, который лежал в сумочке. И дубовый листочек все эти годы продремал в потсдамской тетрадке. Я-то про него знала и помнила. В первые годы даже нюхала его — мне казалось, он пахнет летним Потсдамом.

Но то, что папа тоже хранил потсдамскую «каштановую память», как и я дубовый листик, — это оказалось неожиданным. Интересно, на каком же дереве в городке или в парке росла эта каштановая лапа?..